В России работают миллионы мигрантов-мусульман из Центральной Азии, во время карантина большинство из них остались без работы. Возникает угроза роста криминала и радикализма в их среде.
Трудовые мигранты очень важны для строительной и других отраслей экономики РФ. Даже сейчас, во время экстренного возведения в Подмосковье Вороновской инфекционной больницы для зараженных Covid-19, в её строительстве приняли участие 8 тыс. рабочих из Киргизии. Но это не отменяет одну из наиболее злободневных проблем внутренней политики РФ в этноконфессиональной сфере, которую обнажила ситуация с эпидемией – экономическое и духовное положение мигрантов. Её обострение возможно не только через рост криминала в среде мигрантов, но и через сохраняющееся влияние исламского радикализма.
О том, что происходит в среде мигрантов России за последние полтора месяца и каковы перспективы их положения в обозримом будущем, в интервью «Ритму Евразии» рассказал эксперт Института национальной стратегии, религиовед Раис Сулейманов.
– Раис Равкатович, из-за пандемии коронавируса в России миллионы трудовых мигрантов из Центральной Азии оказались в тяжёлом материальном положении. Насколько эти трудности способны радикализировать оставшихся без работы людей?
– Добровольно-принудительная самоизоляция и закрытие многих объектов промышленности, торговли, общепита, строительства, в которых были заняты трудовые мигранты из Центральной Азии, привели к ситуации, что люди остались без средств к существованию. Эта ситуация ударила и по россиянам: растущая безработица, выживание на последние средства, которые иссякают, порождают неизбежное в таких случаях отчаяние и рост числа криминальных проявлений.
Криминальные настроения среди мигрантов более ярко выражены, чем у россиян. Ведь если у граждан РФ есть надежды на помощь государства и правительство принимает определенные меры по оказанию помощи безработным, пусть и недостаточные, то мигрантам не приходится рассчитывать даже на это.
«Ритм Евразии» уже сообщал, например, о том, что президент узбекского землячества «Ватандош» Усман Баратов еще в марте предрек России социальный взрыв среди трудовых мигрантов из-за проблем, которые, по его мнению, может повлечь наступление коронавируса.
Легально получить помощь как безработным мигрантам не получается. В приоритете всегда будут россияне. Так вообще-то должно быть в любом государстве: оно должно заботиться в первую очередь о своих гражданах. Соответственно, мигранты в ситуации, когда они остались без работы, а рассчитывать на поддержку от стран, гражданами которых они являются, не получается, частенько идут на совершение преступлений. Отдельные опасные прецеденты, когда мигранты нападали на местных жителей с целью грабежа, уже зафиксированы.
Рост опасений россиян вполне обоснованно ставит вопрос о пересмотре миграционной политики правительства. Однако, как представляется, и оно не очень знает, как быть в такой ситуации. Расчеты на массовую принудительную депортацию мигрантов упираются в необходимость огромных финансовых затрат на ее реализацию. Положение усугубляется тем, что количество мигрантов в России исчисляется миллионами людей. Осуществить это в краткосрочный период затруднительно. Соответственно, мигранты останутся в России, и мы можем вместе с пандемией коронавируса получить пандемию криминала в их среде. Ситуация патовая. Но ее придется решать.
Отсюда все больше звучат призывы, чтобы пересмотреть экономическую политику: после того как будут сняты запреты и ограничения на прекращение активной трудовой деятельности, вполне резонно ставится вопрос, что решение проблемы неизбежной безработицы среди россиян должно вестись посредством приоритета при найме именно россиян, а не мигрантов. Те ниши, которые в экономике преимущественно занимали за последние два десятилетия мигранты, должны заниматься россиянами. Это касается и сферы торговли, и строительства, и общепита, где мигранты среди работников нередко доминировали.
Вопрос в том, пойдет ли на это правительство. Одно понятно, что проблема с мигрантами в России в период пандемии коронавируса выглядит сейчас куда острее, чем раньше.
Следует понимать, что наряду с массовой безработицей, перед которой оказались мигранты в России, остается неясным и масштаб заболевания коронавирусом в их среде: попадают ли они в общую статистику заболевших, насколько они соблюдают санитарно-гигиенические меры, следуют ли они сами режиму самоизоляции?
– Власти РФ делают что-нибудь, чтобы материально помочь трудовым мигрантам?
– Единственное, что было пока сделано, это предоставлена возможность легально находиться в течение нескольких месяцев с просроченным патентом, без разрешительных документов и без регистрации: штрафы с них не взимаются. Срок такого нелегального пребывания с 15 марта по 15 июня учитывать не станут. Если, конечно, у мигрантов до 15 марта закончился патент и регистрация, то после 15 июня их ожидают санкции. Но на этот период времени сроки действия этих документов и статус, который они давали мигранту, «замораживаются».
– Можно ли ожидать, что после окончания режима самоизоляции трудовые мигранты из Центральной Азии массово покинут территорию России?
– Ожидать массового добровольного выезда из России после окончания режима самоизоляции не приходится. У себя на родине в республиках Центральной Азии они работу не найдут: собственно, именно поэтому эти люди вынуждены были приехать на заработки в Россию. Какой же расчет им массово возвращаться к себе домой?
– По вашему мнению, спад экономики и массовая безработица в странах Центральной Азии может привести к дестабилизации региона и усилению позиций радикалов-исламистов?
– Власти в республиках Центральной Азии стараются жестко контролировать религиозную сферу, гораздо более усиленно следят за настроениями в своих странах. Как это ни покажется странным, но одним из способов в решении религиозного радикализма в странах Центральной Азии был выезд фундаменталистов в потоке трудовых мигрантов в Россию, а также наиболее идейно настроенных радикалов – в Сирию через Турцию.
Однако сейчас в условиях резкого сокращения авиасообщений между странами этот поток неизбежно уменьшился. Условия, при которых свободное перемещение людей было возможно, сейчас ограничены. Те исламисты, что остались в странах Центральной Азии, в случае своей активизации будут подвергаться жестким мерам пресечения их деятельности. Там власти не церемонятся: подавляют превентивно и более карательно.
Поэтому полагать, что из-за коронавируса радикальные исламисты попытаются осуществить серьезную дестабилизацию в Центрально-Азиатском регионе, не следует. Любая подобная попытка будет подавляться. Если даже и предположить гипотетически такую возможность, то любое подобное проявление будет пресечено.
– Закрытие мечетей и прекращение массовых богослужений в них на период пандемии коронавируса как-то отразилось на том, что мигранты в меньшей степени стали попадать в поле зрения фундаменталистов?
– Дело в том, что вербовка и вовлечение новых членов в ряды радикальных организаций среди мигрантов, как показывала практика последнего десятилетия, редко осуществлялась непосредственно в мечетях. Основной канал агитации и пропаганды был через Интернет и на частных квартирах. В самих мечетях никто такого уже не вел в последние годы: государство, да и сами муфтияты за этим следили внимательно.
Как я уже сказал, пропагандировать легче виртуально – через социальные сети и мессенджеры. Потому все-таки неправильно считать, что есть какая-то прямая связь между действующей мечетью и агитацией со стороны радикалов. Последние годы фундаменталисты все-таки стремятся это делать не в публичных местах.
– Как вы в целом оцениваете опасность влияния ИГ и других запрещенных группировок в текущем году на мигрантов-мусульман в России и жителей Центральной Азии и Кавказа?
– События в Екатеринбурге, где в конце апреля силовики ликвидировали вооруженных боевиков, говорят о том, что проблема исламского экстремизма сохраняется. И пока единственным эффективным методом противодействия остается силовое противодействие этому явлению.
Здесь следует понимать, что значительная масса радикалов, уехавших в 2010-е годы в Сирию на «джихад», либо погибла, либо уже не вернется никогда. Мобилизационный потенциал у ИГ сейчас резко сократился: оно уже не такое сильное, как это было пять лет назад. Единственный расчет ИГ – это убедить своих сторонников не приезжать на Ближний Восток, а попытаться осуществить действия в своих странах. Так было на протяжении второй половины 2010-х годов. Однако за это время силовики во всех странах, включая Россию, где существует подобная угроза, набрались опыта в пресечении таких попыток.
