«Пролетариат не может добиться полной свободы, не завоевывая полной свободы для женщин» – таков был посыл лидера Октябрьской революции В.И. Ленина, задавшего вектор радикального переосмысления всего уклада жизни советского общества и женщины в частности. Оно началось с деструирования авторитарно-иерархической структуры, лежавшей в основе традиционной семьи, и формирования нового идеологически одобряемого образа женщины – независимой и самостоятельной, открытой к освоению новых профессиональных и социальных ролей.
Революционные изменения были легко восприняты населением Европейской части России, чего нельзя было сказать о среднеазиатском обществе, большая часть которого веками регламентировала взаимоотношения между мужчинами и женщинами исламскими догматами, доведенными к началу XX столетия до противоположности исконным кораническим рекомендациям. Благодаря им женщина Востока – «самая угнетенная из угнетенных» – обладала меньшими правами, чем пасущийся на пастбище баран. Как и он, женщина была чьей-то собственностью, но в отличие от него являлась затворницей и содержалась в отдельных закрытых помещениях, недоступных для посторонних глаз. «Жена не должна ходить, стоять и показываться людям, свидание с которыми ей не дозволяется»; «Если она не имеет необходимости по Шариату являться в публичные места, то таковые не должна посещать. Будь необходимо или нет, во всяком случае она не должна ходить без позволения мужа» – так интерпретировалось волеизъявление Аллаха мужским обществом Средней Азии.
Элементом затворничества являлось ношение мусульманками Средней Азии ритуальной одежды, закрывавшей лицо, шею и руки – никаба (головного убора с прорезью для глаз), паранджи (халата с длинными ложными рукавами) и чачвана (прямоугольной густой сетки из конского волоса, закрывающей лицо). Не упоминаемые ни в Коране, ни в Сунне, они, по мнению заведующего отделом этнографии Средней Азии и Казахстана Музея этнографии и антропологии (Кунсткамера) РАН Р.Р. Рахимова, являлись «наследием весьма отдаленных доисламских представлений».
Тем не менее к началу XX века вышеописанные воззрения и традиции, проросшие на среднеазиатской почве, представлялись уже не чем иным, как истинным учением пророка Мухаммеда. Именно с такой установкой – как борьба против проявлений ислама – в 20–40-е гг. XX века в Средней Азии была организована кампания «Худжум», предполагавшая выведение женщины в публичное пространство, привлечение к общественно-политической работе и производственному труду, освобождение от части обязанностей по уходу и заботе о доме, семье и детях. Ее демонстративной стороной стало публичное снимание и сжигание паранджи как «символа угнетения и рабства».
Худжум в широком смысле этого слова коснулся и кочевой части населения советского Востока – киргизов и казахов, регламентировавших различные сферы своей жизни по большей части нормами обычного права – адата, чем шариата. Благодаря поверхностному усвоению киргизами основ ислама женщины-киргизки и казашки кардинально отличалось от положения узбечки или таджички. «Ни у одного мусульманского народа женщины не пользуются той свободой, как у киргизов, – делился своими впечатлениями ученый-ботаник В.И. Липский. – Поэтому при посещении киргиз нет тех угнетающих стеснений, которые приходится испытывать при посещении сартов, бухарцев и т. д., – когда при появлении гостя все в доме идет вверх дном, хозяйки улепетывают с криком, стараясь, прежде всего, закрыть столь зазорную часть тела, как лицо, и т. д.».
Однако в отличие от женщин оседлой части населения, киргизки и казашки продавались и покупались. Уплата калыма свидетельствовала об отношении к женщине в киргизском обществе как к движимому имуществу, которое должно было как минимум окупиться в процессе пользования мужем и его семьей. «Киргиз до сих пор смотрит на женщину как на дорогостоящую рабочую силу; возможность вступить в брак обусловливается уплатою за жену ее родственникам часто очень значительного калыма, что имеет своим последствием нередко обеднение семьи молодого мужа, а результатом последнего – грубое обращение с его женою, обременение ее непосильной работой», – говорилось в дореволюционных исследованиях.
В то же время брак для женщин кочевого общества позиционировался как высшая милость, а авторитет мужа являлся абсолютным и безусловным. Он не всегда определялся личными качествами носителя, но обеспечивался мощной поддержкой социальных институтов и общественным сознанием, которое выражалось в признании мужчины как социально значимого существа, кормильца и добытчика. Женщине только позволялось находиться при нем в качестве жены и матери его законных детей, служанки. Совокупностью этих функций оправдывалась необходимость ее пожизненного содержания в доме мужа и на его средства.
Калым, многоженство, умыкание невесты, затворничество и прочее были признаны советской властью пережиточными явлениями, обусловленными религиозными предрассудками, унижающими честь и достоинство восточных женщин. И несмотря на то, что политическая революция была совершена, предстояла более сложная работа – осуществить ее в умах, сознании, психологии.
Борьба с религиозными практиками проводилась как на идеологическом, так и законодательном уровне. 14 июня 1921 г. Туркестанский ЦИК издал декрет «Об отмене калыма». Для заключения браков требовалось только добровольное соглашение брачующихся, достигших брачного возраста: для мужчины 18 лет, а для женщины 16 лет, наличность здравого ума и отсутствие препятствий со стороны родства (ст. 66–70 Кодекса законов о брачном семейном праве).
25 февраля 1925 г. было опубликовано постановление революционного комитета Кара-Киргизской автономной области об уголовной ответственности за принуждение женщины к выходу замуж помимо ее воли, за уплату калыма, двоеженство, многоженство и об установлении брачного возраста для мужчин и женщин.
В 1927 г. началась планомерная идеологическая работа Среднеазиатского бюро ЦК ВКП(б) по наступлению на старый быт, в программу которого в Кара-Киргизской автономной области РСФСР, помимо борьбы с женской безграмотностью, подготовки актива из коренного населения в школах-курсах и укрепления аппаратов женотделов, была включена «популяризация законодательств и подготовка показательных процессов не менее чем по одному в каждом окружном городе».
Об одном из них, прошедшем 22 марта 1927 г. в городе Оше, писала газета «Советская Киргизия»: «В этот день в Старом городе больше ста узбечек решили покончить с угнетавшим их в течение всей жизни вековым хламом – пыльной, душной паранджой. Это произошло на общегородском партийном собрании в Старом городе. <…> Куча сброшенных покрывал возле стола президиума все росла. Через президиум прошло 110 женщин, сбросивших паранджу и получивших подарки в память этого для них дня – начала новой жизни».
Отказ от паранджи стал символом новой жизни женщины советского Востока
Пафосная констатация в советских СМИ интенсивного наступления эмансипации на Среднюю Азию скрывала за собой множество подводных камней, состоявших, к примеру, в открытом противостоянии мусульманского духовенства действиям советской власти. В старом Самарканде были случаи, когда муллы и ишаны посылали своих жен в ЦИК с жалобами, что их будто бы насильно раскрывают, и писали в адрес советских работников письма следующего содержания: «Будем закапывать (раскрывшихся женщин. – О.Б.) живыми в землю, резать руки, языки и бросать в реку».
Нередкими были случаи точечных расправ над «предавшими» многовековые устои азиатского общества. Только на территории современного Узбекистана за первый год Худжума были убиты 300 женщин, первыми сбросивших паранджу. По Киргизии такая статистика отсутствует, однако имеются описания отдельных случаев насилия по отношению к активисткам.
«В Карасу (неподалеку от г. Оша) басмачи поймали двух женщин-активисток, проводивших агитацию за выборы делегаток на съезд, зверски убили их, а трупы повесили на мясном базаре».
«22-летняя активистка, делегатка Алымкан Мамыткулова была убита мужем прямо на судебном процессе при разборе их дела о разводе. Она посещала женские собрания, училась в школе ликбеза без согласия мужа, который ее жестоко избивал после каждого собрания. Не выдержав такого издевательства, Алымкан подала в суд на развод, где во время заседания муж бросился к ней с кинжалом и убил ее».
«Член сельсовета Айнабюбю Джалганбаева заведовала красной юртой, посещала ликбез, вела активную работу среди женщин в селе Кызыл-Туу Кочкорской волости. Муж и его родственники были очень недовольны этим. Муж жестоко избивал ее. Айнабюбю написала об этом в стенгазету и, перейдя жить к своим родителям, продолжала свою учебу и работу. Муж подкараулил ее и убил, нанеся 14 ножевых ран».
«Вовлечение девочек-киргизок и женщин в школу проходило в очень трудных условиях. Манапы, баи и духовенство проводили усиленную агитацию среди киргизского населения, направленную против обучения женщины. Как вспоминает Турсун Усманова, работавшая некоторое время на юге Киргизии, однажды басмачи напали на школу в кишлаке Ичкилик Туя-Муюнской волости, избили учениц и часть девушек увезли с собой».
В 1930 г. постановлением Совета Национальностей СССР предписывалось судебным органам «привлекать служителей культа [выступавших] в качестве пособников по бытовым преступлениям» и «применять по отношению к ним более твердые репрессивные меры». Поэтому в некоторых областях советских среднеазиатских республик открытая конфронтация постепенно стала сменяться демонстрацией лояльности режиму. Она выражалась в выступлениях с ривоятом (заключением муфтия, служившим казию (мусульманскому судье) основанием для вынесения решения), из которого следовало, что «в Коране нет никаких узаконений на непременное закрытие женщин и что работа по раскрепощению женщин не противоречит Корану».
Борьба с неравенством мужчин и женщин с большим трудом видоизменяла практики повседневности советского Востока. В первые годы советской власти все еще широко были распространены «традиции» ранней выдачи замуж. Данные переписи 1926 года свидетельствуют о том, что удельный вес 15-летних замужних киргизок был самым высоким по стране (29,2%). Число 15-летних семейных женщин в СССР достигало 18276 человек, а в Киргизии – 1372. Из общего числа киргизок 16-летнего возраста больше половины (60%) были замужними. У «славянских народов» процент 15-летних женщин, состоящих в браке, колебался от 0,07 до 0,08%.
К концу 20-х годов XX века стало понятно, что проиграна война с «калымом»: факт его уплаты и получения стало квалифицироваться как «трудно раскрываемое преступление». В первую очередь возникли сложности с определением того, что считать калымом, а введение за его дачу уголовной ответственности привело к формированию своеобразных «калымных промыслов», таких как одновременная перепродажа невесты нескольким женихам, боявшимся обращаться с жалобами в суд, поскольку, выплачивая калым, сами совершали преступление.
Однако это были уже не те масштабы и последствия женского угнетения. Благодаря советской политике советским восточным женщинам удалось отвоевать у мужчин право носить гордое звание Человека, гарантировавшееся и охранявшееся государственным законом. И кто бы мог подумать, что в XXI веке с усилением демократических процессов ценность женщины в Центральной Азии вновь будет исчисляться мешками моркови и головами домашнего скота.
Читайте нас в Яндекс.Дзен и Telegram
