Сложившаяся политика многовекторности стала удобной для Ташкента, позволяя ему балансировать между разными центрами силы. Однако геополитическая турбулентность настойчиво заставляет сделать выбор.
Тема вступления Узбекистана в ЕАЭС активно обсуждается с 2019 г., когда же появятся реальные результаты? В интервью «Ритму Евразии» политолог заместитель декана факультета социальных наук и массовых коммуникаций по международному сотрудничеству Финансового университета при правительстве РФ Дарья Осинина рассказала о внешнеполитической направленности узбекской политики.
– Дарья Дмитриевна, Узбекистан заявлял о заинтересованности своего членства в Евразийском союзе. Почему тогда до сих пор не вступил?
– Чтобы ответить на этот вопрос, давайте вспомним визит в феврале 2020 г. госсекретаря США Майка Помпео в Узбекистан. Смысловая сторона визита касалась двух моментов - презентации новой модели взаимоотношений Соединенных Штатов с Центрально-Азиатским регионом, в рамках которой ключевая роль отводилась именно Ташкенту, а также стремлению «притормозить» евразийский трек узбекистанской внешней политики.
За полгода до приезда Помпео в октябре 2019 г. председатель Совета Федерации РФ Валентина Матвиенко объявила о намерении Узбекистана присоединиться к ЕАЭС в качестве полноправного члена. Однако перед визитом госсекретаря США узбекистанские власти объявили, что страна присоединится к организации только в статусе наблюдателя.
Причин для подобной позиции, на мой взгляд, две. Первая касалась президентских выборов 2021 г. в Узбекистане, которые актуализировали как поиск сильных союзников, так и необходимость налаживания отношений с остальными акторами. Транзит власти, каким бы бескровным он ни был, всё равно включал в себя «мягкую» борьбу с «каримовским наследием», результатом которой было не только укрепление власти нового президента, но и появление противников идущего передела.
Учитывая, что перераспределение влияния коснулось не только политической сферы, но и экономической тоже, это неизбежно сеяло недовольство среди тех, кого «новая система» обделила. В тех условиях, скорее всего, узбекистанское руководство посчитало, что играть на два фронта – на внешнем и внутреннем – в сложившихся условиях оно не сможет. Поэтому при Шавкате Мирзиёеве в Узбекистан возвращаются американские СМИ и неправительственные организации, запрет на деятельность которых был наложен И. Каримовым после Андижанских событий 2005 г. А сам Узбекистан проводит политику многовекторности, в то же самое время сохраняя с Москвой добрососедские и партнерские отношения.
Далее осенью 2021 г. президент Узбекистана анонсировал необходимость проведения конституционной реформы. А в июле 2022 г. в Каракалпакии начались протестные события. Анализируя центральноазиатскую повестку, можно сделать вывод, что такие протестные акции никогда не бывают случайными. И, как правило, социально-экономические лозунги очень быстро трансформируются в политические.
1 марта 2023 г. незадолго до объявленного в Узбекистане референдума страну снова посетил госсекретарь США – на этот раз уже Энтони Блинкен, актуализируя вопросы политической стабильности в стране и в регионе. Поэтому Узбекистан сегодня находится под серьезным внешнеполитическим прессингом США, Турции и других акторов. И этот момент нужно отчетливо понимать. Для Центрально-Азиатского региона характерны как внутристрановые проблемы, так и межстрановые конфликты, некоторые из которых «заморожены», но от этого они существовать не перестают. Тактика США на постсоветском пространстве всегда была нацелена на провоцирование политической напряженности и разжигание старых конфликтов.
В этой связи Узбекистан занимает прагматичную позицию во внешней политике, делая ставку на многовекторность. Другое дело, что, если раньше подобная политика могла иметь определенную эффективность, сегодня в условиях глобальной перестройки мира и международной системы всем придется определяться, кто и с кем союзничает – центральноазиатские страны в этом смысле исключением не являются.
– И всё же вступит ли Узбекистан в ЕАЭС в обозримом будущем?
– Однозначного ответа на этот вопрос нет ни у меня, ни у других экспертов. Мы в данном случае руководствуемся анализом текущих тенденций, которые во многом ситуативны. Поэтому здесь можно сказать следующее: Узбекистан сохраняет свое присутствие в проектах с российским участием. Если посмотреть на другие республики региона, то Узбекистан при Мирзиёеве занимает, пожалуй, самую последовательную внешнеполитическую позицию.
Вопрос вступления в ЕАЭС зависит от очень многих факторов. К примеру, сейчас на последнем саммите ШОС была подписана Нью-Делийская декларация, которая снова зафиксировала стремление к сопряжению проектов «Один пояс, один путь» и Евразийского союза. В случае реализации всех намеченных целей можно говорить о формировании на пространстве большой Евразии региональной архитектуры безопасности, экономического и политического сотрудничества. Скорость и результативность реализации этого проекта будет зависеть от ситуации в основных центрах (России, Китае и Индии), а также от конъюнктуры внутри Центральной Азии – сегодня это взаимосвязанные вещи.
– Какие интеграционные объединения, помимо ЕАЭС, интересны Узбекистану?
– Все инициативы, которые продвигаются в том числе в отношении Узбекистана, связаны с интересами конкретных акторов. Есть проекты Турции, которая делает особенную ставку на две центральноазиатские республики – Кыргызстан и Узбекистан. В отношении Узбекистана Турция «играет» на языковой и культурной близости двух стран, продвигая вопросы политического, гуманитарного и бизнес-сотрудничества. При этом можно вспомнить, что именно Турция была первой страной, признавшей независимость Узбекистана и в 1990-е гг. стремившейся экспортировать в молодую республику «турецкую модель» политико-экономического устройства государства.
Определенный отклик у политического руководства Узбекистана турецкие инициативы находили. В свое время И. Каримов заявлял, что восхищается Ататюрком и надеется, что «центральноазиатские страны повторят турецкий путь». В дальнейшем отношения Турции и Узбекистана складывались по-разному, и с 1999 по 2017 г. в них наметилась пауза. Однако сегодня Ташкент и Анкара наращивают объемы взаимной торговли, открывают совместные предприятия, филиалы вузов. В 2022 г. было подписано соглашение о военном сотрудничестве между странами. Наконец в 2019 г. Узбекистан «вернулся» в Совет сотрудничества тюркоязычных государств (ныне Организация тюркских государств), инициированный в свое время Турцией для поддержания связей с государствами региона и продвижения своей геополитической стратегии. А также предложил создать Инвестиционный фонд и Банк развития ОТГ.
Помимо Турции и России, свои проекты продвигает Китай – это, прежде всего, геополитическая инициатива «Один пояс, один путь», а также с 2023 г. – формат С5+1 (саммит «Китай – Центральная Азия»).
ШОС, безусловно, тоже интересен Узбекистану, особенно в контексте его расширения и повышения политического веса на пространстве Большой Евразии.
Американские интересы продвигаются через двухстороннее сотрудничество, а также аналогичный формат «С5+1», но, разумеется, со своим, а не китайским участием. Именно американцы первыми начали продвигать подобную площадку в регионе, делая ставку на Узбекистан. Сегодня в Центральной Азии только две страны не входят в ОДКБ – Туркменистан и Узбекистан, а значит, являются потенциальной целью США для продвижения своих интересов, в том числе создания здесь военной базы.
Как я уже отметила ранее, Узбекистан придерживается принципа многовекторности во внешней политике, что видно на примере членства в разных организациях. Однако сегодня в условиях глобальной перестройки мира и выстраивания архитектуры новой системы международных отношений подобная политика может не только приносить дивиденды, но и нести серьезные риски.
Читайте нас в Яндекс.Дзен и Telegram
