Государственная система Узбекистана не стоит на месте и постоянно модернизируется. При этом региональные элиты по-прежнему оказывают сильное влияние на внутреннюю и внешнюю политику страны. В настоящее время в лидерах так называемый самаркандский клан, к которому принадлежит действующий президент.
Узбекистан – ключевая по географическому расположению и крупнейшая по численности населения страна в Центральной Азии. Государственная система там довольно запутана, однако успешно управляет страной уже больше 30 лет.
На поддержании баланса между двумя ключевыми кланами
Политолог заместитель декана факультета социальных наук и массовых коммуникаций по международному сотрудничеству Финансового университета при Правительстве РФ Дарья Осинина в интервью «Ритму Евразии» раскрыла этот механизм управления.
– Дарья Дмитриевна, какова сейчас в Узбекистане расстановка властных кланов?
– Для начала нужно действительно отметить, что на государственно-политическое развитие стран ЦА продолжает оказывать влияние местный регионализм, который в Узбекистане проявляется в выделении региональных кланов. В то же самое время их статус и возможность оказывать влияние на политические процессы в стране на разных этапах развития государства отличались.
Так, в Узбекистане можно выделить самаркандско-джизакский (далее самаркандский), ташкентский, бухарский, хорезмский, кашкадаринский кланы. Как видим, их несколько, однако с точки зрения ресурсного потенциала и представленности в ключевых властных структурах нужно рассматривать два основных – самаркандский и ташкентский кланы.
Анализируя историю современного Узбекистана, можно выделить две стратегии центра по отношению к кланам. Первая стратегия связана с экс-президентом Исламом Каримовым, который пришел к власти на фоне активной поддержки традиционных структур в лице самаркандского клана и в первые годы своего президентства был вынужден опираться на самаркандцев, что привело к усилению трайбалистского фактора в политике страны. Однако вместе с усилением формальных и неформальных позиций Каримова он начал проводить последовательную политику по снижению влияния этого фактора на политическую ситуацию.
Так, с одной стороны, Каримов заметно снизил аппаратный вес ташкентского клана, упразднив в 1992 г. должность вице-президента страны, которую занимал лидер ташкентцев Шукурулла Мирсаидов. К 1995 г. своих постов лишились и другие видные представители «ташкентцев»: вице-премьер М. Карабаев и мэр столицы А. Фазылбеков. А, с другой – в середине 1990-х гг. президент заметно сократил влияние самаркандского клана, лишив в 1996 г. поста первого заместителя премьер-министра лидера самаркандцев И. Джурабекова. Соответственно, «обезглавленный» самаркандский клан остался под опекой и контролем самого И. Каримова.
«Андижанские события» 2005 г. показали, что нивелировать полностью клановый фактор невозможно. Они заставили Каримова сменить устоявшуюся модель – на смену политике дистанцирования от кланов и снижения влияния трайбалистского фактора была введена стратегия поддержания баланса сил между основными кланами. Сам Каримов стал позиционировать себя в качестве модератора клановой политики, последовательно усиливая личные позиции в системе власти.
Новая стратегия строилась на поддержании баланса между двумя ключевыми кланами и их лидерами – самаркандским во главе с Шавкатом Мирзиёевым и ташкентским во главе с Рустамом Азимовым. Так, Азимов контролировал финансово-экономический сектор республики, будучи министром финансов (2005–2016 гг.) и первым заместителем председателя Кабинета министров республики (с 2007 по 2016 г.). Поддержку ему оказывал еще один влиятельный представитель ташкентского клана К. Бердиев, министр обороны республики (с сентября 2008 г. до сентября 2017 г.).
В свою очередь, Ш. Мирзиёев с декабря 2003 по декабрь 2016 г. занимал пост премьер-министра республики. К слову, только с 2003 г. после поправок в Конституцию Кабинет министров стал подчиняться премьер-министру, ранее он подчинялся непосредственно президенту. Соответственно, первым «самостоятельным» премьер-министром республики можно считать именно Мирзиёева. Поддерживать подобный баланс сил Каримову помогал могущественный председатель Службы национальной безопасности (СНБ) Рустам Иноятов.
После 2016 г. Мирзиёев, став президентом страны, продолжил политику межкланового баланса, позиционируя себя в качестве модератора. Однако уход с поста вице-премьера и министра финансов Р. Азимова, безусловно, сказался на аппаратных позициях ташкентцев – из сферы его ответственности был выведен банковско-финансовый сектор страны, источник былого могущества клана.
– На кого узбекские кланы ориентируются во внешней политике?
Если взять самаркандский и ташкентский кланы, то важно подчеркнуть, что они придерживаются прагматичной внешнеполитической стратегии, которая зависит как от внутриузбекистанской конъюнктуры, так и от региональной и мировой конъюнктуры в целом. Любые оценки здесь очень условны. Но если все-таки попытаться их сделать, то самаркандский клан в большей степени ориентирован на сохранение хороших отношений с Москвой, по крайней мере на данном этапе.
Ориентации ташкентского клана можно косвенно проследить через его представителей. К примеру, Р. Азимов получил оксфордское образование, активно взаимодействовал с западными элитами. С 1991 по 1998 год, занимая пост председателя правления Национального банка внешнеэкономической деятельности Республики Узбекистан, он также был управляющим узбекского отделения Европейского банка реконструкции и развития – ЕББР. Именно при нем Узбекистан получил одобрение стратегии развития от ЕБРР и кредитную линию в 60 миллионов долларов для поддержки бизнеса.
Более того, в самом Узбекистане его долгое время считали наиболее прозападным политиком. Поэтому ташкентский клан в большей степени был ориентирован на сотрудничество с Западом. Но я еще раз повторюсь, эти оценки достаточно условны, потому что Узбекистан, как и другие центральноазиатские республики, придерживается прагматичной внешнеполитической стратегии, что характерно для всех субъектов республиканской политики.
Трансформация власти
– Мирзиёев уверенно победил на недавних досрочных президентских выборах. Тем самым он уже окончательно укрепил свою власть или переходный период (после Каримова) еще продолжается?
– Безусловно, сегодня можно говорить о том, что Узбекистан полностью прошел через все этапы формального транзита власти: в республике оформлена новая вертикаль власти, выстроен обновленный институциональный контур, закончился основной этап ротации элит и сформировалась команда Мирзиёева.
Особенность узбекского транзита состоит в том, что Мирзиёеву удалось провести его бескровно, сохранив сформированную при Каримове модель силового консенсуса. Основой силового консенсуса, как и прежде, выступает Служба государственной безопасности республики (до 14.03.2018 – СНБ), первым заместителем председателя которой является сват президента Б. Турсунов. Однако если при Каримове СГБ, возглавляемая Р. Иноятовым, обладала почти абсолютными полномочиями, то Ш. Мирзиёев поддерживает определенный баланс между силовыми ведомствами в лице СГБ и Нацгвардии.
Особая роль подобной модели связана с необходимостью поддержания межкланового баланса. Несмотря на то, что и Каримов, и Мирзиёев последовательно стремились нивелировать влияние трайбалистского фактора на политику Узбекистана, полностью абстрагироваться от него невозможно. Андижанские события 2005 года и каракалпакский фактор 2022 года тому подтверждение.
Поэтому сегодня силовой консенсус содействует внутригосударственной стабильности и поддержанию внутриэлитного консенсуса.
Я не случайно отметила роль силового фактора в республике, потому что выборы – это всегда возможность для активизации как внешних акторов, так и внутренних проблем. Узбекистан исключением не стал, достаточно вспомнить про протесты июля 2022 года в Республике Каракалпакстан, ставшие крупнейшими с Андижанских событий 2005 года. И если объективный набор причин сводится к социально-экономической ситуации в Каракалпакии (высокая безработица, нехватка воды и рост цен), то субъективный фактор кроется в тех технологиях, которые были использованы внешними акторами для дестабилизации ситуации в регионе. Это и инструменты мобилизации населения для выхода на протестные акции, и провокация властей на применение силы, и наличие так называемой сакральной жертвы в лице местного активиста и журналиста Даулетмурата Тажимуратова.
Надо понимать, что все это происходило на фоне объявленной еще в 2021 году конституционной реформы, которая в том числе касалась возможности переизбираться действующему президенту на третий и четвертый сроки. При этом вопрос Каракалпакии объективно стоял на повестке, и после казахстанских событий января 2022 года и систематической активизации протестных настроений в Горно-Бадахшанской автономной области Таджикистана власть, заходя на конституционную реформу, захотела решить его.
В качестве возможной поправки в Конституцию рассматривался вопрос об исключении из неё статьи, допускавшей выход Каракалпакстана из состава страны. Однако эту историю очень быстро растиражировали среди каракалпаков, представив ее как притеснение их идентичности. В итоге президент пошел на компромисс, и данное изменение не было включено в поправки.
– Насколько данный кейс важен для понимания центральноазиатской повестки?
– Очень важен. Сегодня этот регион находится в особом фокусе внимания ключевых мировых игроков, там пересекаются интересы России, Турции, США, Китая, Великобритании, Ирана. Наличие внутренних триггерных точек характерно для всех государств региона, поэтому исключать возможность попытки дестабилизировать ситуацию извне не приходится. Однако узбекская модель доказала свою устойчивость, пройдя через транзитный процесс и сформировав задел для следующего этапа развития страны. Обновленная Конституция Узбекистана позволяет действующему президенту переизбираться еще на один срок, который вкупе с предыдущими станет четвертым для него.
Поэтому прошедшие выборы вместе с конституционной реформой имеют ключевое значение. Во-первых, они дают Мирзиёеву время для реализации крупных проектов. Центральноазиатская политика имеет свои особенности: вслед за советскими лидерами (своеобразное наследие) для региональных политических элит характерна политика большого стиля – крупные проекты. А их реализация, как правило, всегда завязана на конкретное лицо. Избрание на третий срок и право переизбрания на четвертый – это прежде всего сигнал внешним партнерам, что ситуация в Узбекистане предсказуемая, новый контур власти укрепился. С другой – это сигнал внутренним элитным группам, подтверждение актуальности и пролонгации сложившихся правил игры.
Во-вторых, это демонстрация укрепления аппаратных позиций самого Мирзиёева. Последние выборы показали, что реальной оппозиции в республике нет. Уровень легитимности действующего президента вырос. Поэтому Узбекистан, успешно прошедший через самый сложный и потенциально турбулентный транзитный период, сейчас в меньшей степени зависит от внешних акторов.
Читайте нас в Яндекс.Дзен и Telegram
