Если не прямое вступление в успешное евразийское экономическое объединение, то более глубокая интеграция с ним – это отчётливый тренд наших дней.
О реальном расширении Евразийского союза говорить сегодня рано, но курс на углубление сотрудничества выбрали уже многие. Переговоры о создании зон свободной торговли с ЕАЭС, заключении таможенных соглашений, хотя и с разной степенью интенсивности, продолжают вести сразу несколько стран. Однако только в Турции и Иране уже не раз поднимался вопрос о том, чтобы стать как минимум ассоциированным членом экономического объединения.
Процесс как в той, так и в другой стране если и тормозится, то почти исключительно по политическим мотивам, хотя, как хорошо известно, ЕАЭС максимально дистанцируется от разного рода неэкономических условий сотрудничества. Нельзя забывать, что страны-члены ЕАЭС не раз высказывали сомнения в том, что новые члены сами не привнесут в объединение элементы политики, не всегда, на их взгляд, уместные.
Однако в связи с бесспорными успехами ЕАЭС в экономической сфере, причём, несмотря на все трудности самого крупного члена содружества – России, которые вызваны беспрецедентным санкционным давлением Запада, притяжение к ЕАЭС со всей очевидностью нарастает. В условиях, когда на смену глобализации, шедшей под диктовку небольшого числа стран, объявивших себя «развитыми», приходит интеграция совсем иного рода, причём без политической, а скорее с отчётливой географической подоплёкой, такое вполне объяснимо.
Речь не только и не столько о прямом пополнении рядов ЕАЭС, сколько о расширении его сферы влияния, прежде всего в плане экономики и финансов. В этом смысле отнюдь не случайно наблюдатели уже задались вопросом, кто станет первым на пути интеграции с евразийцами. Несмотря на то, что совсем недавно всплывала кандидатура Индонезии, реальных кандидатов – признаем, на редкость перспективных – на глубокую интеграцию пока только два – Иран и Турция.
Начнём с Исламской Республики. Курс Ирана на интеграцию как с ЕАЭС, так, к примеру, и с Китаем напрямую связан с изменениями во внешней политике страны. Они наметились в 2018 г. с выходом США из соглашения по иранской ядерной программе в 2018 г. – Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД). Следствием этого стало фактическое возвращение Ирана под западные санкции. Руководством Ирана было принято решение о реализации политики «Взгляд на Восток» и развитии политических и экономических отношений со странами Евразийского региона.
«Взгляд на Восток», провозглашённый ещё президентом Ирана Махмудом Ахмадинежадом (2008–2013 гг.) предполагает во избежание изоляции страны укрепление связей с незападными странами. Иран осознанно пошёл на расширение экономического сотрудничества со странами Азии и вернулся к отчётливому позитиву в отношении России, что, увы, не всегда находило в Москве адекватный ответ. Наибольшую активность Иран проявил в энергетике и логистическом секторе с расчётом на расширение транзитных маршрутов. Китайская инициатива «Один пояс – один путь», по сути глобальный маршрут Восток-Запад, оказалась тут очень кстати.
Нельзя исключать, что в Тегеране именно из-за неё не стали слишком торопить продвижение в сторону ЕАЭС, тем более что некая ясность по схожему проекту Север-Юг стала появляться только в последнее время. Строительство важнейшей для него железнодорожной ветки Решт – Астара, как известно, планируется завершить лишь в конце 2020-х годов.
Иран имеет все основания к тому, чтобы выйти в экономические лидеры Центральной Азии примерно к 2025 г. Технологическое лидерство – вторая цель Исламской Республики, подкреплённая успехами страны в атомной отрасли, энергетике, машиностроении, сырьевых и связанных с ними отраслях. При этом внешнеполитическая стратегия Ирана нацелена на избежание конфликтов, подобных сирийскому, и интеграцию со странами Евразийского региона. Насколько в этом плане для Тегерана привлекательно членство или глубокая интеграция с ЕАЭС, скорее всего, пока не представляют и в самой иранской столице. Но на Востоке есть традиция – не спешить с большими решениями: «плод должен созреть».
Тем не менее уже сегодня можно утверждать, что Евразийскому экономическому союзу наравне с ШОС иранским руководством отводится центральная роль в евразийской интеграции, и не в последнюю очередь потому, что иные структуры такого рода либо провалились, либо являются чисто декоративными. Каким путём пойдёт сам процесс интеграции, для Тегерана, похоже, не так важно. Важнее конкретные экономические и политические дивиденды.
Напомним, что Иран уже успел опередить многих во взаимоотношениях с ЕАЭС, заключив с Союзом 17 мая 2018 г. соглашение об образовании зоны свободной торговли, пока временное. Основное отличие временного соглашения от обычных в том, что ввозные таможенные пошлины в торговле между ЕАЭС и Ираном снижаются или устраняются не по всей товарной номенклатуре, а только по ограниченному спектру товаров. Полноценная ЗСТ – это стратегическая цель, которая подкреплена соглашением деловых сообществ государств-членов ЕАЭС и Ирана.
На сегодня Иран активно взаимодействует с ЕАЭС в торговле, транспорте и энергетике. Итог известен: первоначальный сильный рост товарооборота Иран–ЕАЭС в 2019 году сменился спадом из-за возвращения американских санкций, но затем рост возобновился, даже несмотря на начало СВО на Украине.
***
Турецкое пришествие в ЕАЭС развивается в настоящее время с очень существенными отличиями от иранского курса. Одна из причин этого – традиционно сложные отношения Турции с Арменией, одним из членов ЕАЭС. Трудности усугубляет крайне напряжённая ситуация вокруг Нагорного Карабаха. О планах если не присоединения, то заключения таможенного союза с ЕАЭС в Анкаре заявили ещё несколько лет назад. Однако назвать идею перспективной и воплотить её в жизнь – это, как известно, две большие разницы.
Турки почти сразу дали понять, что таможенное соглашение с ЕАЭС не может отменить такой же договор с ЕС. Однако нельзя забывать, что Турция не входит в ЕС и её много лет фактически держат даже не в дверях или прихожей, а, по сути, на задворках единой Европы, продолжая давать некие размытые обещания. Как вообще на некую турецкую двойственность посмотрят в Брюсселе, стало понятно очень быстро – негативно, причём весьма резко. Но отнюдь не это, уже забытое «нет», тормозит движение Турции навстречу евразийцам. Главное, что турки так и не находят для себя в более глубокой интеграции с ЕАЭС какой-то реальной дополнительной выгоды, и без того получая едва ли не всё, что им нужно.
Тем не менее такие секторы, как нефтехимия, сельское хозяйство и другие, с ресурсом, явно недостаточным для страны, претендующей на статус уже не развивающейся, а развитой, готовы укреплять свой потенциал благодаря связям с Россией и её евразийскими партнёрами. Возможности огромного рынка сбыта в бывших союзных республиках для турецких производителей далеко не исчерпаны. В пользу именно такого подхода говорит и тот факт, что Россия экспортирует в Турцию почти впятеро больше товаров, хотя в основном и сырьевых, чем ввозит оттуда.
При этом непростая ситуация сохраняется и с взаимными инвестициями стран ЕАЭС и Турции, которая странам Союза предпочитает скорее Грузию и Азербайджан. Ряд экспертов расценивает это как ещё один путь ослабления России, которая в таком случае будет сговорчивее при определении условий интеграции Турции в ЕАЭС. Снятие экономической блокады с Армении, а также минимальное вмешательство в решение карабахской проблемы – от таких условий Россия (и тем более Армения) не откажется никогда, что делает перспективу прямого вхождения Турции в ЕАЭС очень и очень сомнительной. Что усугубляется и с учетом сохраняющейся с 1993 г. железнодорожной блокады Армении со стороны Турции.
Но таможенное соглашение и перспектива создания реально действующей, а не крайне ограниченной ЗСТ при этом могут быть переведены на совершенно иной, при этом взаимовыгодный уровень. Поскольку товарообмен и прибыльный транзит как для Севера и Юга, так и для Востока с Западом – вполне достаточные основания для такого решения.
Читайте нас в Яндекс.Дзен и Telegram
