Одним из важных итогов уходящего 2023 года стала попытка США вернуться в Центральную Азию, в том числе саммит С5+1 (страны Центральной Азии + США), а именно – визит центральноазиатских лидеров в Вашингтон и их встреча с Джо Байденом. В этой встрече не было бы ничего необычного, если бы не тот факт, что до этого в рамках этого формата пересекались исключительно главы внешнеполитических ведомств. Еще раньше госсекретарь Энтони Блинкен посетил Казахстан и Узбекистан – аккурат в годовщину начала специальной военной операции.
Иными словами, есть все основания говорить, что США хотят вернуться в регион. Однако на данном этапе можно предполагать, что сами по себе страны Центральной Азии не имеют для Вашингтона долгоиграющей стратегической ценности и, возможно, стояли бы гораздо ниже в их внешнеполитической повестке, если бы не Россия и Китай.
В «Интегрированной страновой стратегии» США в отношении Казахстана и стран ЦА открытом текстом сказано: «Россия и КНР сохраняют серьезное влияние в Казахстане и Центральной Азии, продвигая цели и ценности, которые часто конфликтуют с целями и ценностями США». Именно поэтому США считают необходимым предложить Казахстану (ну и другим странам) «желательные альтернативы» во внешней политике.
Одним из основных сюжетов дипломатических контактов стран США и Центральной Азии было экономическое давление на Российскую Федерацию – мероприятие, в котором страны региона участвовать явно не хотят, хотя и не спешат резко и демонстративно отказываться – в полном соответствии с традициями многовекторной дипломатии.
Надо сказать, что страны Центральной Азии, конечно же, ощущают на себе возросший интерес США и пытаются извлечь из этого определенные выгоды. К примеру, Узбекистан, по некоторым данным, нанял три международные консалтинговые фирмы, которые, помимо юридических услуг, также помогают продвигать те или иные проекты в Конгрессе США. По данным Politico, узбекское правительство платит деньги таким монстрам лоббистской индустрии, как Arnold & Porter Kaye Scholer, BGR Government Affairs и Akin Gump Strauss Hauer & Feld – иными словами, тем, кого на американском политическом сленге принято называть «ребятами с Кей-стрит». Ранее это издание приводило слова конгрессмена Дона Бэкона, что Узбекистан может «стать демократической нацией, которая превратится в защитника прав человека».
«Подобные высказывания, несмотря на их кажущуюся абсурдность, являются важным элементом американского внешнеполитического ритуала и как бы являются сигналом, что США готовы работать с Узбекистаном», – пояснил редакции «Ритма Евразии» политолог Сергей Лебедев, старший преподаватель факультета социальных наук и массовых коммуникаций Финансового университета. «На мой взгляд, дело все же не столько в интенсивной лоббистской активности Ташкента, сколько в геополитических соображениях Белого дома, который ищет новый форпост в Центральной Азии», – считает он.
По мнению политолога, США долго выбирали между Казахстаном и Узбекистаном и остановились на последнем в силу ряда внешнеполитических причин. Разумеется, они будут пытаться воздействовать и на Астану, но в соперничестве этих двух стран за лидерство в ЦА-регионе однозначно примут сторону Ташкента.
С. Лебедев предлагает обратить внимание на национальные идентичности Узбекистана и Казахстана, которые являются важными детерминантами их внешней политики.
Узбекистан – это фактически моноэтническое государство (в населении страны порядка 84% узбеков), подавляющее большинство жителей которого исповедуют ислам. В такой ситуации достаточно легко проводить одновекторную внешнюю политику – достаточно выбрать могущественного союзника/патрона и убедить население, что союз с ним выгоден. На заре независимости Ташкент начал конструировать национальную идентичность вокруг идеи о самобытности узбекской нации и исламских ценностей. В качестве национального героя, являющегося отцом-основателем нации, был выбран Тамерлан, родившийся на территории современного Узбекистана и основавший империю Тимуридов со столицей в Самарканде. На флаг независимого Узбекистана поместили полумесяц – ключевой исламский символ, и в целом ислам стал важной частью политической жизни нового государства. Также важным элементом национального нарратива Узбекистана стала история о мнимом притеснении узбеков сначала Российской империей, потом Советским Союзом.
В подобной ситуации очевидной внешнеполитической линией стало сближение с США как неким провайдером безопасности. Может показаться немного необычным, что исламская нация берет курс на США, однако здесь необходимо понимать, что политики умеют достаточно творчески интерпретировать религиозные нормы, жонглируя двусмысленностями формулировок и аллюзиями. «Напомню, что ближневосточные монархии долгое время были союзниками США и духовенство поддерживало подобную внешнюю политику, оправдывая подобный альянс высшими соображениями, так как Иран и Ирак на тот момент пугали их больше», – подчеркивает Сергей Лебедев.
Именно поэтому Узбекистан взял курс на выстраивание отношений с США, во многом пренебрегая другими крупными игроками. В 1999 году он отказался от продления Договора о коллективной безопасности (прообраз нынешнего ОДКБ) и вступил в прозападный блок ГУАМ. После 11 сентября 2001 г. Узбекистан позволил США разместить свой контингент на военном аэродроме Карши-Ханабад – 1500 военнослужащих, транспортные самолеты и вертолеты Black Hawk.
Однако достаточно скоро в Ташкенте поняли, что чрезмерное сближение с США имеет свои негативные последствия, и события в Андижане в 2005 году это очень хорошо продемонстрировали. В этот момент РУз начала резко сворачивать контакты с западными странами и наращивать связи с Россией, и даже на какое-то время вошла в ОДКБ.
«Стороннему наблюдатели может показаться, что Узбекистан как бы никак не может выбрать между Москвой и Вашингтоном, если оставлять Пекин за скобками. В чем-то это действительно так, но все же в Ташкенте прекрасно понимают, что любые попытки вестернизации их общества моментально приведут к социально-политическому взрыву, и больше не готовы сильно сближаться с США. Москва в этом плане ближе и понятнее, поэтому их взаимодействие с США носят скорее ситуативно-прагматический характер», – резюмирует политолог.
«Однако, – добавляет он, – есть основания полагать, что в Вашингтоне этот нюанс не улавливают и рассчитывают, что смогу повторить в ЦА опыт союза с ближневосточными монархиями».
Именно поэтому выбор пал на Узбекистан, а не Казахстан. Последний – многосоставное общество, в котором порядка 25% населения – этнические русские, более того ислам там не столь силен, как в Узбекистане. Антироссийские нарративы на казахской почве приживаются плохо, равно как и идея единой нации, спаянной единой верой. Такая структура населения сама собой подталкивает к формированию государства с гражданской идентичностью (вместо этноконфессиональной) и проведению многовекторной внешней политики, которая включает добрососедские отношения со всеми важными геополитическими игроками, включая Россию.
Сложно не вспомнить, что действующий президент Казахстана Касым-Жомарт Токаев после своего переизбрания первым делом поехал в Россию.
«Конечно, Токаев благодарен России за помощь в январе 2022 года, но подобная помощь на постсоветском пространстве уже становится доброй традицией. А также у элит ЦА формируется понимание, что все в мире имеет свою цену. И пока это понимание сохраняется, мне кажется, что ни один центральноазиатский лидер, столкнувшийся с новым всплеском политического экстремизма у себя в стране, не рискует, дозвонившись до Кремля, услышать в ответ рекомендацию запросить помощи у США», – подытожил Сергей Лебедев.
Читайте нас в Яндекс.Дзен и Telegram
