В мае специальный представитель Европейского союза по Центральной Азии Тери Хакала посетил Туркменистан в рамках празднования 30-летия отношений между среднеазиатским государством и геоэкэономическим блоком.
«Я очень рад посетить Туркменистан, ключевого партнера Евросоюза и ключевого [стейхолдера] в региональном сотрудничестве. Я приму участие в отмечании Дня Европы и очень жду беседы с моими туркменскими коллегами для того, чтобы усилить наше обширное сотрудничество в различных сферах, включая региональную безопасность, транспортную логистику, устойчивое развитие и права человека», – заявил еврочиновник в ходе встречи с представителями туркменской дипломатии.
Чтобы понимать, насколько «ключевым» партнером Туркменистан является для ЕС, приведем следующие цифры – товарооборот между ними в январе-мае 2023 года составил менее 500 миллионов евро. В то же время товарооборот между Россией и ЕС, несмотря на жесточайшие экономические санкции, за весь 2022 год составил более 258 миллиардов евро. Более внушительными относительно экспорта-импорта в ЕС также выглядят и цифры торгового оборота между Туркменистаном и Китаем – порядка 10 миллиардов долларов в год.
Иными словами, ЕС и Туркменистан по факту практически никак не взаимодействуют, и «обширное сотрудничество», о котором говорил спецпредставитель, в экономическом выражении сравнимо с годовой выручкой далеко не самой крупной компании. И тем не менее интерес Евросоюза к Ашхабаду вполне объясним.
Нефтегазовая повестка под ширмой визита вежливости
Ключевым моментом, который ускользнул от внимания большинства журналистов и политических обозревателей, стало подписание меморандума о взаимопонимании между Минэнерго Туркменистана, госкомпанией «Туркменгаз» и Германским обществом по международному сотрудничеству.
Т. Хакала также завуалированно намекнул, что ключевая цель его визита – форсировать строительство Транскаспийского газопровода, облекая это в красивые слова о взаимной выгоде и экономическом развитии.
«Конечно же это был визит на долгосрочную перспективу. Евросоюз заинтересован в доступе к туркменскому газу как в способе диверсификации поставок энергоресурсов, больше их ничего там особо и не интересует», – пояснил «Ритму Евразии» политолог Сергей Лебедев, старший преподаватель факультета социальных наук и массовых коммуникаций Финансового университета.
Туркменистан, действительно, является одним из богатейших в плане природных ресурсов государств. По данным статистической службы BP, страна занимает 4-е место в мире по доказанным запасам природного газа, которые оцениваются в 19 500 миллиардов кубометров. Ежегодно Туркменистан производит порядка 62 миллиардов кубометров и преимущественно отправляет его на экспорт, живя за счет доходов от продажи газа и налоговых поступлений.
Чтобы получить доступ к этим природным ресурсам, западные государства еще в 1990-х годах разработали проект Транскаспийского газопровода, который бы прокачивал голубое топливо напрямую в Европу. С помощью этого инфраструктурного проекта Запад планировал убить двух зайцев одним выстрелом: с одной стороны, получить доступ к дешевым ресурсам, с другой – заставить Россию конкурировать за европейские нефтегазовые рынки со своими центральноазиатскими партнерами.
В 2000-х годах, когда Россия начала восстанавливать свое геополитическое влияние, в том числе за счет грамотного энергетического сотрудничества, на Западе поняли, что проект Транскаспийского газопровода необходимо форсировать, для чего в 2009 году в Евросоюзе был принят документ «План по энергетической безопасности и совместным действиям», который позиционировал газопровод как приоритетный для Европы. Параллельно с этим западная дипломатия форсировала подписание соглашения о транзите газа в Европу по Южно-Кавказскому трубопроводу и стала продвигать проект магистрального газопровода «Набукко», который должен был интегрировать в себя инфраструктуру Транскаспийского проекта.
Дипломатический и экономический ответ России
Российское руководство понимало, что интерес коллективного Запада к региону не ограничится углеводородными поставками и что, склоняя страны Центральной Азии к партнерству с Европой, он приобретет мощный экономический рычаг давления, который позволит также пытаться вовлечь эти государства в свои геополитические схемы. Именно поэтому Москва начала предпринимать ответные экономические и дипломатические усилия.
Еще в 2003 между «Газпромом» и Туркменистаном было подписано выгодное соглашение на 25 лет, а также были начаты переговоры об альтернативных газотранспортных проектах (Прикаспийский газопровод, Южный поток). Цель подобных экономических инициатив – продемонстрировать центральноазиатским странам, что альтернативы западным проектам есть и альтернативы весьма выгодные.
«В 1990-х и начале 2000-х в России шли дискуссии относительно того, следует ли руководствоваться рыночной философией в отношении центральноазиатских государств и их энергетики. В итоге в этой дискуссии была поставлена жирная точка – стало очевидно, что если мы претендуем на статус великой державы, то от чистой коммерческой логики необходимо отойти в сторону использования энергетики как эффективного инструмента дипломатии», – напомнил С. Лебедев.
Отказ от чисто коммерческой логики не отменяет базовых законов экономики – появление альтернативных предложений на столе значительно снизило инвестиционную привлекательность Транскаспийского проекта. Экономические предложения Москвы продемонстрировали, что получить по бросовой цене ресурсы туркменского народа и заодно поссорить всех, кого можно, у Запада просто так не получится. А сам по себе проект был крайне затратным, что поубавило пыл коллективного Запада.
Также Россия подготовила интересный сюрприз в рамках международного права – окончательное и бесповоротное урегулирование статуса Каспийского моря.
Долгое время Каспий имел неопределенный статус с точки зрения международного права, что во многом было связано с низким интересом мирового сообщества к данному водоему. СССР контролировал три четверти его акватории, и вопрос со статусом моря казался решенным. Однако распад Советского Союза поставил ряд вопросов, в том числе и перед юристами-международниками. Прибрежные государства не могли договориться о том, является ли Каспий морем или озером – ведь если это море, то в силу вступает конвенция ООН по международному морскому праву и значительная часть его акватории становится общей собственностью. Именно на таком варианте настаивали Российская Федерация и Исламская Республика Иран, в то время как другие региональные игроки – во многом под давлением Запада – выступали за то, что Каспий является озером. Это открыло бы доступ западным компаниям к энергоресурсам моря.
Российская дипломатия предприняла серьезные усилия, и в 2018 году была подписана Конвенция о правовом статусе Каспийского моря. Из названия документа автоматически можно сделать вывод, что российская и иранская позиция возобладали – колоссальный водоем никто не стал переименовывать в озеро. Но документ имел и более серьезные геополитические и геоэкономические последствия.
В статье 15 Конвенции подчеркивалась важность сохранения экологической системы и биологического разнообразия Каспийского моря. По факту любое из прикаспийских государств наделялось правом вето в отношении того или иного проекта, если оно могло доказать, что инициатива наносит вред ее экологическим интересам.
Также были приняты такие документы, как Рамочная конвенция по защите морской среды Каспийского моря, Соглашение о рациональном использовании биоресурсов Каспия и Протокол по оценке воздействия на окружающую среду в трансграничном контексте. Как отметил Владимир Путин, «эти документы обеспечивают строгую экологическую проверку инфраструктурных проектов, создающих потенциальные риски для благополучия Каспийского моря».
Иными словами, дипломатическими усилиями Москва получила возможность при необходимости использовать экологическую повестку для блокировки проектов, которые она считает опасным для региона и вредоносными для жителей этих государств.
«У России нет оснований сомневаться в своих добрых соседях, но в Кремле всегда помнят, что внешнеполитическая линия может измениться, например, в результате успешного государственного переворота. И именно в этой ситуации экологические императивы, сформулированные в этих документах, могут оказаться очень кстати», – подчеркнул С. Лебедев.
В пользу того, что Россия использует экологию как объединяющий прикаспийские государства фактор говорит также высказывание Михаила Бочарникова, на тот момент – июль 2019 г. – занимавшего пост посла России в Азербайджане. Дипломат подчеркнул, что при принятии решения о строительстве Транскаспийского газопровода необходимо «руководствоваться требованиями взятых на себя обязательств по международным соглашениям в сфере защиты и охраны окружающей среды, а также пониманием того, что гипотетические и далеко не очевидные выгоды отдельных «экономоператоров» не должны превалировать над долгосрочными интересами населения прикаспийских государств и перспективами сохранения экосистемы водоема».
Читайте нас в: Яндекс.Дзен и Telegram
