Он был знаменитым спортсменом своего времени – борцом. Некогда вятский богатырь Василий Бабушкин соперничал в славе с Иваном Поддубным, Иваном Лебедевым и Иваном Заикиным, хотя, к сожалению, прожил куда более короткую жизнь, чем они, и погиб в результате трагического случая.
Но, помимо спорта, была в жизни Бабушкина и другая славная страница – боевая. Сначала он совершал геройские подвиги во время обороны Порт-Артура, а потом осуществил ещё одно самоотверженное деяние – свёл в открытом океане вместе две русские эскадры, спешившие на бой с японцами.
Страсть к «опасным приключениям»
Василий Фёдорович Бабушкин появился на свет 24 декабря 1877 года (5 января 1878-го по новому стилю) в семействе крестьянина, проживавшего в деревни Заструги Малмыжского уезда Вятской губернии (ныне это Вятскополянский район, пригород города Сосновка). Поскольку Вася уже с самого детства отличался богатырскими силой и здоровьем, его уже в двенадцать лет поставили разгружать баржи на Каме. А с пятнадцати лет он трудился плотогоном, ходил на плотах по Вятке, Каме и Волге.
В силу того, что парень с отрочества подружился с водной стихией, его, когда забрали на царёву службу, определили на флот – на Балтику. В Кронштадте Бабушкин прошёл соответствующие курсы и был определён машинным квартирмейстером на новейший броненосный крейсер «Баян». Это судно вскоре отправили на Дальний Восток для усиления базировавшейся в Порт-Артуре Тихоокеанской эскадры. Там его и застигла война.
Писатель Алексей Силыч Новиков-Прибой, автор знаменитой эпопеи «Цусима», посвятил Бабушкину целую главу. Новиков-Прибой пишет, что Бабушкин отличался исключительной храбростью. «Он участвовал во многих самых рискованных предприятиях. Нужно ли было ночью выслеживать и ловить японских агентов, сигнализировавших своим войскам огнями, он всегда шёл впереди всех. Не обходилось без него и в тех случаях, когда сторожевые паровые катера отправлялись брать на абордаж неприятельские брандеры», – отмечает писатель.
Крейсер «Баян», на котором нёс службу Бабушкин, являлся одним из активнейших кораблей русской эскадры: неоднократно участвовал в боях с японским флотом, поддерживал своим огнём сухопутные войска, сдерживавшие натиск осаждавших Порт-Артур японцев. Однако 14 июля (27 июля по новому стилю) крейсер налетел на мину и получил тяжкие повреждения. «Баян» сумел добраться до гавани, после чего с него сняли орудия и отправили их на сухопутный фронт. Туда же отправилось и большинство команды.
Военные люди нечасто бывают «дохляками», но даже на этом фоне Бабушкин выделялся: при росте 178 сантиметров и весе около 167 килограммов он имел объем груди 151 сантиметр, объём бицепса – 54 сантиметра, шеи – 61 сантиметр. Обороняя Порт-Артур на сухом пути, богатырь удостоился всех четырёх степеней солдатского Георгиевского креста.
Увы, даром слова он не владел и впоследствии рассказывал о своих геройских деяниях крайне лаконично: «С 1 августа я на укреплениях № 3, на фортах № 3 и № 2, Курганной батарее, Перепёлкиной горе и форте № 4 исправлял орудия и неоднократно участвовал при отбитии неприятельских атак, в рукопашных боях храбро сражался с врагом. Был несколько раз ранен, кровью обливался, а со врагом храбро сражался, на 2-м форту был сильно контужен в спину, но строя не оставлял и, несмотря на страшную боль, сражался с врагом до окончания боя. Был ранен на укреплении № 3 в левую ногу легко, но строя не оставил, а только до конца боя сражался с неприятелем, и после только боя мне сделал перевязку солдатик Уткин».
Однажды, когда Бабушкин исправлял поврежденные орудия на Курганной батарее (находившейся в тылу укрепления № 3), рядом ахнул 280-мм снаряд, выпущенный из осадной мортиры. «…В обеих ногах было 13 ран, и очень тяжелые, и две раны в голову, и одна в левую руку, после чего меня без чувств унесли в Морской Красный Крест, где я пролежал около месяца. Предлагал доктору, чтобы меня выписали и отвезли на позицию, так как раны ещё не были закрыты, но я, несмотря на боль, рвался на позицию, но меня не отпустили. Так я и пролежал до сдачи крепости Артура в Красном Кресте», – вспоминал позднее богатырь.
Куда красноречивее его подвиги описал Новиков-Прибой: «Все боевые задания им выполнялись умело, ибо природа наградила его не только чрезвычайно физической силой, но и редкостной сообразительностью. Обладая избытком энергии, он принадлежал к тому типу людей, которые сами все делают, не дожидаясь распоряжения начальства. Кроме того, он по натуре своей был авантюристом. Поэтому, чем опаснее предстояли приключения, тем сильнее рвался к ним Бабушкин. Так продолжалось до тех пор, пока и над ним не стряслась беда. Однажды, починяя станок на укреплении № 3, он получил сразу восемнадцать ран от разорвавшегося вблизи неприятельского снаряда. И богатырь, награждённый к этому времени всеми четырьмя степенями Георгиевского креста, свалился почти замертво. Он долго пролежал в госпитале, прежде чем стал на ноги».
Отчаянная решимость
После сдачи Порт-Артура Бабушкина осмотрела японская медкомиссия. Его признали негодным к дальнейшей строевой службе и не стали отправлять в лагерь для военнопленных. Василию Фёдоровичу вместе с прочими инвалидами разрешили вернуться на родину. Бабушкин сел на пароход, на котором добрался до Сингапура. Там он посетил местное российское консульство. Дипломаты-соотечественники поделились с Бабушкиным своей печалью. Весь мир знал, что на Дальний Восток идёт сражаться с японцами 2-я Тихоокеанская эскадра под командованием вице-адмирала Зиновия Рожественского. Поскольку после гибели 1-й Тихоокеанской эскадры в Порт-Артуре каждый вымпел был на счету, вослед Рожественскому в качестве подкрепления отправили 3-ю Тихоокеанскую эскадру под началом контр-адмирала Николая Небогатова. Она состояла совсем уж из «поскребышей» – кораблей либо старых, либо не приспособленных к столь дальнему походу. Но в Петербурге сочли, что и такое подкрепление будет не лишним.
Но как двум эскадрам соединиться в открытом море? Радио тогда действовало лишь на небольшие расстояния и связаться Рожественский с Небогатовым не могли. В распоряжении консульства была переданная Рожественским информация о секретном месте, где он намеревался дожидаться Небогатова. Вот если б кто-нибудь мог найти Небогатова в открытом море и передать ему эти данные! Но действовать нужно было тайно – Сингапур принадлежал англичанам, а они союзничали с японцами и всячески им помогали.
«Бабушкин ещё не оправился от ран, но в нём снова загорелась прежняя удаль. Захотелось ещё раз подраться с японцами. Он напросился выполнить поручение консула и кстати остаться на каком-нибудь корабле приближающейся эскадры», – сообщает Новиков-Прибой.
Василию Фёдоровичу приходилось учитывать, что к гостинице, где он остановился, были приставлены полицейские специально для того, чтобы следить за приезжим богатырём. «Чтобы обмануть их бдительность, он рано утром нарядился в белый китель, на голову надвинул тропический пробковый шлем и, выбравшись на улицу другим выходом, направился к морю, к условленному месту. Там уже стоял наготове паровой катер. На нём были два человека – француз, толстенький и низенький, лет тридцати пяти, с бородкой на румяном лице, и индус в желтой коленкоровой чалме, молодой сухопарый парень. Первый был агентом от русского консульства, а второй исполнял обязанности машиниста. Бабушкин считался командиром судна. Ему строго было наказано в случае какой-нибудь опасности врученный ему пакет сжечь в топке или утопить в море», – повествует Новиков-Прибой.
Катер сумел выйти в море незамеченным. Над суденышком реял французский флаг, поднятый специально для отвода глаз. Далее перед Бабушкиным встала необходимость выбора. Он примерно знал, где должен пролечь маршрут Небогатова, но здесь было несколько островов – эскадра могла пройти южнее или севернее их. «Никогда Бабушкин не переживал такого мучительного беспокойства, как на этот раз. Чуть только на горизонте показывались дымки, он направлял свой катер на них. Но скоро выяснялось, что это проходили чужие корабли, главным образом коммерческие. Разочарованный, он возвращался на прежнее место, чтобы потом снова бросаться в разные стороны. Иногда он уходил так далеко, что острова едва были видны. Такое метание с одного места на другое происходило почти у самого экватора, там, где солнце, достигнув зенита, совершенно не дает тени. Обжигало нестерпимым зноем», – сообщает писатель.
Василий Фёдорович, управляя катером, сидел на корме и поминутно прикладывался к биноклю. «Наблюдения продолжались и ночью, поэтому ему не пришлось задремать ни на одну минуту. Эскадры всё не было. Не дали никаких результатов и вторые сутки. От напряжения и ярко освещённой морской поверхности, от бессонницы у него разболелись глаза, а от жары вскрылись незажившие раны. Не имея с собой ни лекарств, ни перевязочного материала, он лечил их, смачивая забортной водой», – рассказывает Новиков-Прибой.
Маленький экипаж катера, состоявший из француза и индуса, всё сильнее проявлял беспокойство. Француз уговаривал Бабушкина вернуться в Сингапур – всё равно, мол, ожидание бесполезно, Небогатов наверняка уже прошёл незамеченным. Василий Фёдорович неизменно отвечал отказом, а тем временем пошли третьи сутки с тех пор, как они вышли в море. Дрова для паровой машины оказались на исходе и для экономии пришлось лечь в дрейф. Француз с индусом перепугались – они поняли, что топлива для возвращения в Сингапур уже не хватит.
«Братцы! Как же это получается?»
Кончилось тем, что маленький экипаж Бабушкина взбунтовался. Василий Фёдорович, угрожая французу и индусу расправой, заставил их смириться. Русский богатырь, хоть и не оправившийся ещё от ран, показался тем двоим настолько страшным, что они подавились своими угрозами. Утомительный дрейф в условиях невыносимой тропической жары продолжился. Вдруг Бабушкин увидел в бинокль на горизонте дымки – то шла эскадра. Француз вновь пытался бунтовать – он подумал, что это идут английские или японские корабли и экипаж катера повесят, как шпионов. Вторую попытку бунта Бабушкин подавил без труда. Дождался приближения эскадры, на остатках топлива подвалил к флагманскому броненосцу Небогатова «Император Николай I», подал сигнал, поднялся на борт и вручил адмиралу секретный пакет. Вскоре две русские эскадры соединились. А Бабушкин уговорил Небогатова, чтобы ему позволили остаться на «Николае I».
Увы, напряжение, испытанное им во время поиска эскадры, не прошло бесследно. Его раны вновь открылись, и весь путь до Цусимского сражения Бабушкин проделал в корабельном лазарете. Там же он находился и во время самого боя. Василий Фёдорович сделал для победы всё от него зависящее, и не его вина, что эскадра была в этом бою разгромлена. Большинство её кораблей либо погибли, либо отступили в нейтральные порты. Утром 15 (28-мая) от большой эскадры остались лишь пять кораблей под началом Небогатова. Быстроходный крейсер «Изумруд» сумел прорвать кольцо вражеского окружения, а остальные четыре судна Небогатов сдал японцам. Когда Бабушкин узнал о сдаче, он пришёл в ужас. Василий Фёдорович требовал биться до последнего.
Новиков-Прибой так описывает эту сцену: «…появился среди команды, огромный, худой, обросший чёрной бородой, в нательной рубахе и чёрных брюках. Опираясь дрожащими руками на костыли, он остановился и взглянул в сторону кормы, – там на гафеле развевался японский флаг. То же самое он увидел и на других броненосцах. Судорога передёрнула его лицо с крупными чертами, брови вросли в переносицу, как два чёрных корня. Задыхаясь, он выкрикнул срывающимся басом: "Братцы! Как же это получается? Я защищал первую эскадру. А начальство приказало потопить её. Потопили суда на таком мелком месте, что японцы теперь, вероятно, уже подняли их. Я стал биться за порт-артурскую крепость, живота своего не жалеючи. Получил в сражении сразу восемнадцать ран от осколков разорвавшегося снаряда. Можно сказать, побывал на том свете. А начальство сдало Порт-Артур японцам. В Сингапуре я назвался охотником на эскадру Небогатова. А её также сдали в плен. Да что же это такое творится?"»
На слова кого-то из матросов, что Небогатов, дескать, «пожалел» подчинённых, Бабушкин резко ответил: «Жалеть нужно родину, а не солдат и матросов. Адмирал – не сестра милосердия». Василий Фёдорович хотел спуститься в трюм и открыть кингстоны, но ему пригрозили, что прежде он сам полетит за борт.
Так Бабушкин вторично оказался в японском плену. Враги, опознав его, заподозрили Василия Фёдоровича в шпионаже – ведь на момент сдачи корабля он был в штатском. Его начали беспрерывно таскать на допросы. Он сумел скрыть факт передачи Небогатову секретной депеши, хоть и не отрицал, что присоединился по зову души к его эскадре. От плохого обращения раненая нога распухла, и её хотели ампутировать. Бабушкин, размахивая кулаками, отогнал от себя хирурга. Ему вдвойне повезло – его не расстреляли, и он сумел поправиться, полностью вернул себе былую силу.
По возвращении из Японии Бабушкин демобилизовался с флота. Его ожидала карьера борца и громкая слава…
